К сожалению, с каждым годом живых свидетелей прошлого, истории нашего края, становится все меньше и меньше. Совсем скоро мы будем отмечать большую юбилейную дату – 275 лет образования Иркутско-Якутского почтового тракта. И поэтому для нас поистине ценным подарком является возможность общения с таким человеком, как Виктор Гаврилович Голоков – выходцем Тит-Аринской почтовой станции, знающим о тех далеких временах не понаслышке. Он когда-то, в далекие сороковые-пятидесятые годы прошлого столетия сам помогал деду – содержателю почтового дома в осуществлении почтовой гоньбы, видел, как и что происходило на самом деле в те суровые времена.
Сейчас Виктор Гаврилович (регалии), прадед, старожил семейства, находясь на заслуженном отдыхе и размышляя о былом, ясно представляет в памяти картины прошлого – закат когда-то поистине единственной большой транспортной артерии, соединяющей Якутию с центром. И для него, как и для тех, кто чтит и сохраняет память о своих предках, стало делом долга передать информацию об их культуре, традициях и верованиях.
Историческая справка
В настоящее время Тит-Ары – сельский населённый пункт, центр Тит-Аринского наслега Хангаласского района Республики Саха (Якутия), расположенный на левом берегу реки Лены, в 105 км к юго-западу от города Покровска с населением около 500 чел. (данные местной администрации на 01.01.2001г.). В селе имеется центральная усадьба коллективного хозяйства «Тит-Арыы», основные производства – молочное скотоводство, мясное табунное коневодство. Имеются средняя общеобразовательная школа, дом культуры, библиотека, детсад «Кэнчээри», почта, телестанция, три крестьянских хозяйства, учреждения здравоохранения и торговли. В подчинении наслежной администрации села Тит-Ары находятся сельские населённые пункты Тумул (расположен на расстоянии 12 км), Харыялах (11 км) и Чкалов (три км).
В далеких 18-х-20-х веках, с 1743 года по 1960 – Тит-Аринский населённый пункт назывался почтовой станцией.
По итогам крестьянской переписи 1884-1885 гг. в Тит-Аринской станции насчитывалось 25 крестьянских двора, где проживало 149 человек (75 муж. и 74 жен.).
В 1910 году была построена Тит — Аринская Петропавловская церковь. При церкви существовала церковно-приходская школа, где обучалось грамоте 9 мальчиков и 4 девочки.
В 1929-30 гг. организовались первые колхозы, затем 1934 г. образовались колхозы имени Ворошилова и Чкалова, где долгое время председателями работали П.И. Фёдоров и Е.Н. Данилов.
С 1930 по 1938 годы председателем сельского Совета работал Н.М. Ефремов. С 1938 по1954 г.г. – С.К. Кононов. В 1947 году была построена электростанция. В 1955 – здание участковой больницы. В 1961 году в Тит-Ары открылась восьмилетняя школа. В 1963 году Тит-Аринский колхоз путем объединения с соседними был реорганизован в колхоз «Орджоникидзевский». В 1966 году – Тит-Аринская школа стала десятилетней. В 1979 году во время повторной реорганизации колхоз «Орджоникидзевский» распался и Тит-Ары с Тумулом объединились в совхоз «Тит-Арынский». После развала СССР Тит-Ары и Тумул в 1992 году стали вести отдельные хозяйства. В феврале 1993 года Тит-Аринской школе присвоено имя выдающегося учёного, фольклориста, этнографа Гаврила Васильевича Ксенофонтова. В декабре 2001 года школа стала филиалом Саха-Канадской школы.
Тит-Аринцы гордятся такими земляками как: В.П. Сухарев, Н.Д. Варламов, Н.П. Крюкова, которые награждены медалями «за доблестный труд в годы ВОВ 1941-1945 гг», Г.Я. Константинова – акушерка Тит-Аринской участковой больницы, орденоносец Трудового Красного Знамени, А.Н. Сухарева – начальник Тит-Аринской почты, Д.Н. Скрябин – директор школы, Ф.С.Егорова – заведующая детским садом, А.И. Аммосов – заслуженный работник народного хозяйства ЯАССР, Р.Н. Кузьмин – отличник образования РСФСР.
Когда же появились первые сведения о Тит-Арах?
В книге историка Е.Л Яковлева согласно преданию один из сыновей Мальжагара (старик Малдьагар, прибыл когда-то с Востока из страны Тонгус – Мольдо) Джобулга Тит-Уола основал в 180 км от Якутска Тит-Аринский наслег.
В 1632 году на правом берегу Лены русский путешественник, землепроходец, енисейский воевода Петр Иванович Бекетов заложил с казаками Якутский острог, будущий город Якутск. В 1638 году был образован Якутский уезд. В 1675 году воеводская канцелярия Ленского острога создала «Роспись Якутского уезда дальним и ближним ясачным острожкам и зимовьям», то есть по сути дела «атлас дорог», где был расширен перечень населенных пунктов и дано их детальное описание. В то время, чтобы добраться от Якутского до Верхоянского зимовья требовалось ехать на конях пять недель, а далее от Верхоянского до Зашиверского зимовья еще четыре недели, а от Индигирского верхнего зимовья идти на нартах до среднего Индигирского зимовья два дня, а от среднего до нижнего Индигирского зимовья три дня, а от нижнего зимовья идти на нартах три недели до Алазейского зимовья, куда путь лежал на Колыму. Итого конным и пешим путем требовалось три с лишним месяца. Вот и считайте; только туда -обратно, без остановок – более полугода.
В 1698 году, Великий государь Всея Руси Петр Первый издал указ о создании Сибирского почтового тракта от Москвы до Якутска. Первый почтарь уехал из Москвы по Сибирскому почтовому тракту 8 января 1699 года. В числе 28-ми царских указов воеводам, таможенным головам городов Сибири и 12-ти частных писем от купцов, он доставил одно письмо в Якутск.
Местное население в порядке повинности обязали бесплатно предоставлять «государевым людям» транспорт и проводников-извозчиков на всей территории, а также следить за состоянием дорог и мостов.
В 1701 году по приказу Петра I в Тобольске уже составили «чертежную книгу Сибири» куда вошла карта – «Чертеж земли Якуцкого города», где сын боярский Семен Ульянович Ремезов изобразил способы передвижения по сибирским рекам.
Жизнь в Якутии заметно всколыхнулась в 1726 году, когда в столицу Северного края по указу того же Петра I прибыл датчанин, командор, путешественник Витус Беринг, чтоб использовать Якутск как главную базу Первой Камчатской экспедиции. Столкнувшись здесь с бескрайними тропами, тяжелейшими переходами, перевалами и потеряв в пути более половины лошадей из тысячи на пути в Охотск, Витус понял, куда занесла его нелегкая. Такого сурового края не видел доселе никто. Даже такой отважный путешественник как он. Но другого пути к Тихому океану на тот момент просто не существовало, плюс с Москвы поджимали, увеличивался объем грузов.
Огромная по размаху и времени Камчатская экспедиции требовала регулярной связи с Москвой, поэтому создание постоянного почтового сообщения было просто неизбежно. В 1733 году уже при Анне Иоановне, вернее кабинете министров, который фактически правил Российской империей почта стала ходить дважды в месяц: от Москвы до Тобольска, от Тобольска до Якутска и от Якутска до Охотска и Камчатки. Через год по заданию Витуса Беринга лейтенант Михаил Плаутин проехал от Якутска до Усть-Кутской слободы с целью «изыскания безубыточных и нетрудных способов, как удобно почту содержать и в которых местах, какими людьми оные места обселить». Затем по распоряжению сибирского губернатора князя Черкасского геодезист Дмитрий Баскаков с местными воеводами стали готовиться к ямской гоньбе: изыскивать людей и лошадей, ставить их в подходящих для гоньбы местах. Из Ямской канцелярии и Сибирского приказа указания были посланы в Нижнегородскую и Казанскую губернии, в Соликамскую и Вятскую провинции. Дело двигалось медленно, аборигенное население, которое по несколько душ садили на ямбы быстро разбегалось, повинность становилась хуже чумы.
Только в 1743 году при славной дочери Петра Елизавете по заданию воеводской канцелярии служивый человек Захар Баишев, несмотря на безуспешные попытки своих предшественников, достигает прогресса — так-таки основывает 28 станков по Иркутско-Якутскому тракту от Витима до Якутска. В их числе и Тит-Аринскую станцию. Вот откуда зазвучало село Тит-Ары. Общая протяженность тракта составила тогда 2895 км, из них львиная доля – 2 тыс. 400 протянулась вдоль берега Лены.
Примечательна такая цифра: всего за историю Сибирского тракта на якутском отрезке вдоль Лены насчитывалось 66 станков, а на огромном протяжении в 8600 верст до Петербурга – 368. Дорога открыла путь всем: почтовым служащим, ученым, путешественникам, купцам, предпринимателям, чиновникам разных рангов. Вдумайтесь: первые воеводы добирались из Якутска в Москву три года, а теперь доезжали в первопрестольную за месяц. Это было действительно настоящей сенсацией.
Поистине работа закипела тогда, когда на ямы посадили русских поселенцев. Прокладывание проездов в тайге, устраивание мостов, строительство домов, верстовых столбов с «цыфирными словами», распределение содержания отрезков пути – вот предтеча почтового дела.
Теперь, в зависимости от времени года, почта начинает доставляться в разные уголки тракта каждые две недели: с мая месяца на крытых судах по Лене, с октября по апрель на санях по льду, далее на вьючных лошадях. Из Иркутска в Якутск, например, она доходила за 20-30 дней.
По Иркутско-Якутскому тракту, включая Тит-Аринский станок за его историю проехало множество выдающихся личностей. Поэт-декабрист Александр Бестужев-Марлинский, писатель-демократ Николай Чернышевский, автор «Обломова» Александр Гончаров, писатель, журналист, публицист, общественный деятель, народоволец Владимир Галактионович Короленко, даже митрополит Московский и всея Руси Иннокентий. О том они оставили в своих дневниках записи.
— Виктор Гаврилович, расскажите о происхождении названия вашей малой родины?
— Что касается этимологии, то местность «Тит-Ары» названа так не совсем правильно. «Тит» – это дерево в переводе с местного языка, скорее всего подразумевается ель. Действительно, вокруг села Тит-Ары до сих пор много елей. А «ары» – острова. На этих островах как раз росли ели. И сейчас имеется хороший ельник. Светленький. Он очень украшает острова.
— А как, на ваш взгляд, нужно было прозвать Тит-Ары?
— Нужно было бы назвать «Титтях-Ары», но даже не село, а сам остров. А село я бы хотел, чтоб назвали по фамилии первых русских поселенцев. Скажем, Сухарева или Батыгина. Об этом как раз свидетельствуют архивные фонды, где перечисленные фамилии часто упоминаются в Тит-Арах. Кроме этого и Сухаревы, и Батыгины положили немало сил для развития тогдашнего тит-аринского почтового станка.
— Почему вы говорите село, а не деревня?
— Я говорю так, потому что искони на Руси деревня и село различались. В деревне не стояли церкви, храмы или даже часовни, а в Тит-Арах стояла крошечная и очень уютная церковь, построенная в конце XIX века. Называлась она Петропавловская. Согласно архивным документам, служил там Никитин Сергей Васильевич с 1885 года. Отец его был дьяконом, а сам Сергей – священником.
— Согласно родословной, откуда пошли Тит-Аринские Голоковы?
— Известен Голоков Николай, 1758 года рождения и кончины – 1833 года. Он скорей всего был отправлен исполнять почтовую повинность на Север во время царствования Екатерины Второй. В те времена на Сибирь ссылали много крестьян – подданных ее царского величества. Помню из детства, наши тит-аринские старички, собравшись на каком-то празднике, всегда говорили: «мы сударские, мы сударские». То есть – государевы люди. Так крестьянин Николай стал государевым человеком, ямщиков приленским. Сын его, Василий Николаевич, 1790 года рождения так же работал ямщиком в Тит-Арах как отец. Это мой непосредственный предок. А второй сын, Макар Николаевич уехал жить в деревню Еланка и явился родоначальником еланских Голоковых. О том написано в книге Анатолия Дмитриевича Соколова, где схематично представлена родословная Макара Николаевича Голокова.
— Как расположено село Тит-Ары?
— Село раскинулось на левом берегу Лены-матушки. Дома располагаются по левой стороне одной улицы. По правой – хозпостройки и огороды.
— С тех времен какой-нибудь дом сохранился?
— Сохранилось строение Сухарева Саввы, которому более 150 лет. В мою бытность до 60-х годов прошлого столетия этот дом служил пекарней. По тем временам довольно большой площади – семь на восемь квадратных метров. Имел шесть окон размером 60-70 сантиметров. Так же были сени и амбар – напротив. Построен такой дом был солдатским оболом. То есть составлял специально выдержанную архитектуру. Наверное, вот в чем секрет его долголетия по рамкам якутской суровой природы.
— Какие хозяйства были у ямщиков?
— Я знаю уже о Советском периоде – закате почтового дела. Например, в 1949 году в Тит-Арах было 47 хозяйств. И колхоз был «Прожектор». В колхозе в основном работали и жили русские. Единственная якутская семья располагалась на окраине села, около заимки.
— На каком языке больше говорило население Тит-Ары?
— Жизнь и быт тит-аринских ямщиков настолько ассимилировали с якутским, что некоторые с трудом изъяснялись на русском языке с приезжими русскими.
— Как проходила почтовая гоньба Тит-Аринских ямщиков?
— Это было очень многотрудное, тяжелое дело. История развития ямщицкой жизни приленских ямщиков описана у нас многими нынешними потомками. Поэтому я сейчас не стал бы подробно обрисовывать то, что можно итак прочитать. Скажу лишь, что гордость за своих предков присутствует во мне и не иссякнет до самых моих последних дней.
— Куда ваши предки гоняли почту?
— В основном они гнали почту километра 24 вниз до Еланки и вверх до Батамая.
— Кто первоначально из ямщиков стал гонять почту в селе?
— Я уже упомянул выше фамилию Батыгиных. Они и есть родоначальники почтовой гонки в Тит-Арах. Позже подключились Сухаревы, Голоковы. Приведу несколько фактов. Деда моего звали «дьжям джелях Илькэ Огоньор», что в переводе на русский означает – старик Илья, имеющий ямщицкий дом. Я хорошо из детства помню, как посреди ночи или под утро в переднюю почтового дома вдруг заваливались люди – это с почтой проезжали так называемые «нарочные» или «уполномоченные» разных мастей. Отогревшись, перекусив и чуть отдохнув они отправлялись дальше.
— Виктор Гаврилович, что вы помните о доме деда?
— Дом старика Ильи считался не маленьким. Он состоял из трех частей. Две части занимали собственно домочадцы, а передняя предназначалась для проезжающих. В углу стоял камелек. Очень удобное сооружение тех лет. Эта якутская печь зимой топилась круглые сутки. От нее всегда было светло, тепло и уютно. В 30-х годах прошлого века дом отреставрировали. Он стоит в Тит-Арах и поныне.
— Когда завершилась почтовая гоньба в Тит-Арах?
— Наверно не ошибусь, если упомяну как она завершилась именно на лошадях. Это произошло в начале 60-х годов XX века. Непосредственно после старика Ильи в Тит-Арах почтовой гоньбой занимался его младший сын Иван – мой родной дядя. Потому что старшие сыновья погибли на войне. И вот последний раз дядя Ваня отвез в Еланку почту под новый год. А потом конец. Появились машины.
Эфир 28 января 2010 года
Во втором эфире о Тит-Аринской почтовой станции Виктор Гаврилович рассказал о своей матери и об одном из предков ямщиков Голоковых – «дьжям джелях Илькэ Огоньоре» – старике Илье, содержавшем почтовый дом.
— Виктор Гаврилович, как жили наши общие предки, тит-аринские Голоковы?
— Я помню, в общем-то, не так уж и мало, потому что все детство – правда, наездами, по роду работы моей матери – провел в селе Тит-Ары. А впечатления, полученные в детстве, усиливаются с годами.
— Кем работала Ваша мама?
— Мама работала дояркой то в одном населенном пункте, то в другом. Летом мы выезжали с фермой в тайгу, а зимой – на острова, располагающиеся напротив Тит-Аров. Я эпизодически, во время учебы в начальной четырехклассной школе появлялся у деда Ильи. Потом пришлось перебраться в семилетку, это через Чкалово. Тоже навещал стариков. Восьмой и девятый класс я уже заканчивал в Синске. И каждая встреча с селом Тит-Ары для меня становилось событием. Сейчас картины тех времен мне очень яркими представляются.
— Каким Вам запомнился дедушка Илья?
— Дедушка Илья был довольно суровый по характеру. Он не допускал ни для себя ни для других каких-то излишеств. Семью держал в строгости. Всегда трезво рассуждал, слыл мастером на все руки.
— Что мастерил дедушка Илья?
— В основном, работал по дереву. Изготовлял сани, кошевки. Их и сейчас можно встретить у кого-нибудь во дворе. В свободное от почтовой гонки время так же строил хозпомещения, ремонтировал дома. Тогда жизнь к этому вынуждала. Что ни ямщик – то мастер. По соседству от деда, например, жил Голоков Григорий Семенович. Он мастерил лодки. Разных размеров. И мелкие – для людей, и крупные – для перевозки скота через Лену. На такую посудину – называемую «ал оночо»– за одно только весло садилось по три-четыре гребца. А переплавлялось до 4000 килограмм.
— Что еще приходилось изготовлять при необходимости?
— Это все приспособления, необходимые для уборки урожая. Так же для охоты и рыбалки. Все с толком, расстановкой. Расчетливо, порядочно. Пока война не прошлась по селу.
— Как коснулась ВОВ семьи Голокова Ильи?
— В войну дедушка Илья потерял троих сыновей из четырех мобилизованных. Представьте себе, так было почти во всех тит-аринских семьях. Это наложило неизгладимый отпечаток в людские души. Дед и без того отличавшийся суровым характером, стал более замкнут и немногословен. В таких нотках он воспитывал нас, маленьких детишек-безотцовщин. Я думаю, без крепкой руки деда не знаю чтобы из нас вышло. Но сложилось так, а не иначе.
— Война-войной, но жизнь в селе продолжалась. Какие традиционно праздники отмечал дед Илья?
— Главным праздником для дедушки Ильи был Ильин День – день его рождения. Раньше как людей именовали? Рождалось дите и батюшка, листая церковный календарь, прикидывал: к какому числу какое имя подходит. Так как дед родился на Ильин день, то его и нарекли Ильей. Это второе августа. Говорят, несмотря ни на что, даже на постигшее отцово горе – смерть сыновей – не могли заставить дедушку Илью отказаться от дня ангела – Ильина дня. Назло всем врагам и молниям небесным. Я помню, как отмечался дедушкой этот день. Ритуально, ежегодно. Где бы он не находился – на дальнем ли участке во время покоса или за покупками в райцентре – после обеда второго августа дед появлялся дома. Готовилась баня «по черному» и принималась она основательно в компании с мужиками, если они бывали в ту пору рядом. После парилки дед приходил домой одетый в белое белье – рубашку и портки, – садился на стол. Непременно на ужин подавалась свежеотваренная картошка. А она уже у деда ко второму августа поспевала во вполне нормальную картофелину. С кулак – точно. Как она пахла! Аппетитные ароматы распространялись по всему селу. Говорили: «дед Илья день ангела отмечает». И даже определяли, какая вообще картошка будет нынче в селе. Ориентировались на деда. Кроме картошки на стол ставилась рыба и какая-нибудь дичь. Так же я запомнил восьмигранную рюмку емкостью 70 грамм. В нее дед наливал спирт, находящийся в шкафу в штофе. Выпивал в раз, с закусью. В заключении дедушка Илья выпивал стакан чаю – и все. Никаких там продолжений, гулянок. Ни второй рюмки, ни пол рюмки. Ничего подобного. Вместо этого – «хамса» – курительная трубка и уединение за камелек. Там у деда стояла кровать деревянная. Он ложился отдыхать, предаваясь думам. Никто не смел его в ту пору беспокоить. Все в доме стихало. Так наступала ночь. Наутро мы просыпались, а дедушки уже и след простыл.
— Во сколько обычно засыпал дедушка Илья и просыпался?
— Где-то в шесть-семь часов вечера он ложился, а вставал в пять-шесть утра. И работа, работа, работа.
— Как дедушка приучал Вас к работе?
— Это происходило автоматически, не как у современных детишек – все из-под палки либо увещеваниями. У нас было законно: если дедушка работает около дома, значит и я радом, на подхвате. Что-то подтаскиваю, утаскиваю. Без повторный призывов и окриков, все на уровне взглядов и жестов. Угадываешь. Деду понадобился топорик – волочешь топор, молоток – молоток, стамеску – стамеску. А такие работы, как уборка мусора и снега, складывание дров и льда – считалось сугубо детским занятием. Безделья, детских шалостей и баловства дедушка Илья не терпел. Особенно когда работал за домом, где у него находился станок для гнутья полозьев для саней. Еще одно занятие, в котором я принимал участие как помощник деду – это заготовка табака. Я помню, он произрастал трех-четырех грядках позади картофельного поля, длиною до четырех метров. Перед школой или после школы у меня было задание – высушенные листья табака измельчить топориком в специальном корытце. Пока я не выполнял указанный объем работы, мне запрещалось куда-то отлучаться.
— Несмотря на то, что дедушка Илья был немногословен, он использовал в своем лексиконе какие-то пословицы и поговорки?
— Да, он был на это мастер. Мне казалось, что он сам сочиняет и пословицы, и поговорки. Настолько они были, что называется, «в тему». Особенно много слышал я про священнослужителей. Порой едкие и колкие, несмотря на то, что дедушка Илья считался глубоко верующим православным человеком и старался соблюдать основные церковные праздники. В передней хате над столом даже висели три иконы. Одна, помню точно, божьей матери. Перед приемом пищи и после дедушка Илья всегда совершал троеперстие хотя на дворе стояла вторая половина XX века. В церковь из селян никто не ходил – Советские власти ее разрушили – а в Бога продолжали веровать.
— Вам, ребятишкам, дедушка Илья как-то прививал веру в Бога?
— Нет. Этого не было. Я по прошествии стольких лет пытаюсь понять и осмыслить его жизнь, прежде всего в духовном аспекте. Но дедушка Илья для меня до сих пор остается загадкой, которую в этой жизни мне уже не разгадать.
Эфир 11 февраля 2010 года
В этом эфире Виктор Гаврилович поведал о праздниках, которые были в чести у Тит-Аринских ямщиков.
Мы в Вами узнали, что в прошлые времена в селе Тит-Ары (именно селе, а не деревне, потому что там тогда стояла церковь, петропавловская, где до образования советской власти велась служба) выполняло наряду с остальными 27 станками важную государственную роль – почтовую гоньбу. Таким образом, поддерживалась связь с российским центром, а Москва, Петербург и Иркутск могли влиять на богатейший якутский край. Но какой ценой это достигалось – известно только из немногих архивных данных, расследований историков, краеведов, а так же впечатлений, оставленных в личных дневниках известными людьми, о которых я упомянал выше. Владимир Галактионович Короленко, например, в цикле рассказов «Государевы ямщики» написал именно о тит-аринских ямщиках, за что ему огромное спасибо. Здесь писатель провел собственное расследование, докопавшись до сути ямщицкой жизни. Во-первых, он написал как, зачем и почему русский мужик попал на станок в Якутию, во-вторых, он отобразил быт станочного общества, без которого никакой ямщик не мог выжить в суровых условиях и просто пропадал, гибнул, и, наконец, в-третьих, подчеркнул кокой каторжной, «трежильной» была судьба ямщиков Якутии.
Например, прокладывание проездов в тайге, устраивание мостов, строительство домов, верстовых столбов с «цыфирными словами», исправление насыпей закаляло мужиков как железо. Были и особые правила почтовой гонки. Такие как, обязательное наличие в станке «свежих» лошадей, чтоб использовать их по надобности, на замену которых, включая поклажу тяжелых баулов с саней на сани и выезд, полагалось не более часа. При этом на каждую лошадь возлагался груз весом в десять пудов и один пассажир (это в среднем 230 кг). За час ямщик на лошадях должен был покрывать расстояние в девять верст. В случае опоздания на полчаса штрафовали на три рубля (к примеру, лошадь тогда стоила 30-40 рублей, а пуд хлеба 25 копеек).
Конечно, немного жаль, что Короленко описал только суровые ямщицкие будни, но были же у станочников и праздники, и веселие, и хороводы, и песнопения, и гулянки. Все по христианскому обычаю как положено было в дореволюционной России, а позже, с советской «примесью».
— Вы рассказали, что дед Илья, «джям Джелях Ильке Огоньор» был глубоко верующим человеком, но вам, детям он не навязывал свою религиозность, а бабушка?
— Бабушка – да. Ее религиозностью мы всегда пользовались. Например, когда я сильно заболел – а болел я очень жестоко, даже фельдшер ничем не смог помочь – она пригласила в дом свою соседку, глубоко верующую пожилую женщину, и они вместе обмыли старинную икону в тазу. Потом в этой воде обмыли меня. Я тогда учился во втором классе – довольно большой пацанчик был. Бабушка читала молитву. Это походило на крещение. Ты знаешь, после этого я пошел на поправку.
— Кроме Ильина дня что еще отмечали в семье Голоковых?
— В основном, пасху, первое мая, день Победы, Новый год, крещение и Рождество. Тогда их отмечали не с такой помпезностью.
— Что Вам заполнилось больше?
— Пасха. В селе складывалась особенная атмосфера. Все красилось, прибиралось, обновлялось. Происходили гуляния. Для этого складывались по роду. Наша семья, например, собиралась у Егора Петровича – дедова двоюродного брата и его многочисленной семьи. На стол выставляли скромную еду, плюс спирт да бражку. Водки и вина не было. Алкоголь был крепкий. Выражаясь современным языком «башку срывало конкретно». Но никто из взрослых не напивался. Пели песни, водили хороводы. Отгуляв по домам, все селяне собирались в клубе. Молодежь – отдельно, старики – отдельно. Клуб представлял из себя большой длинный дом, располагавшийся в центре Тит-Аров. Старики говорили о том, о сем, а молодежь танцевала и пела песни.
— А более «младшее» поколение чем занималось?
— Играли в городьбу, лапту и банки. А в банки даже до пятнадцати лет. Для этого бралась обыкновенная консервная банка. Кругом становилось по десять-пятнадцать игроков. В руках держали подобие клюшки. Банку устанавливали в ямочку. Потом выбирали водилу. Цель его заключалась в том, чтобы выбив клюшкой банку, запустить ее кому-нибудь в лунку. Каждый парнишка старался охранять свою лунку.
— Как еще развлекались дети?
— Существовали качели. Так же возле церковной площадки были карусели. Столбы с веревочкой, на которых крутились парубки с дивчинами. Завязывались первые знакомствами и ухаживания.
— Что Вам запомнилось более всего из той детской поры?
— Колядования. Однажды меня очень сильно напугали ряженые. Сидел я один в хате. Она находилась возле клуба. Видимо в самом разгаре веселья оттуда высыпала кучка разодетых молодых людей с целью поживиться – наколядовать. За окном темень, я сижу возле камелька, греюсь, книжку читаю. Время от времени погладываю через окно в сторону клуба. Вдруг вижу, как в мою сторону шмыгнуло какое-то человекоподобное существо во всем белом. Я до того испугался, что все бросил и выбежал из дома в поисках людей. Благо недалеко стоял клуб. Я вбежал туда. И домой не возвращался до тех пор, пока меня за ручку не сопроводили взрослые. А произошло это только к утру. Вторично меня напугали уже в доме. Помню, ввалилось в переднюю человек разодетых пять-шесть. Кого там только не было: и козлы, и бараны. Песни пели – колядки. Их вознаграждали то конфеткой, то сахарком, то бражкой.
Запомнил я игры на гармони. В семье Голоковых почти все играли. Мой отец, например, владел балалайкой, гитарой и гармошкой. А его братья – гармошками.
— А дедушка Илья?
— Нет. Видимо, не по Голоковской линии игра на инструментах передалась. А от Сухаревых. Через бабушку Марфу Ивановну. Еще хорошо играл на гармошке дядя Ваня. Любил это дело. А еще больше – меняться. Когда в Тит-Арах появлялась свежая гармонь, еще не побывавшая в его руках, дядя был готов последнее отдать, хоть корову, но заполучить инструмент. Как-то у Сухарева Ипполита появилась замечательная гармонь. Дядя к нему и так подходил, и сяк, а Ипполит упирался, гармошку не отдавал, ни на что не обменивал. А у нее звук был просто отменный. Так дядя и остался ни с чем, очень расстраивался.
— Виктор Гаврилович, а какие танцы были в чести у тит-аринских ямщиков?
— Очень была популярна кадриль в двенадцати частях. Этот танец аккомпанировал как раз дедушка Ипполит на своей замечательной гармони.
Помню, он специально готовился для этого, долго репетировал. Кадриль считалась настоящим марафоном. После четвертой части танцующие даже отдыхали, переводя дух. Потому что концовка исполнялась в быстром темпе. Пары затем менялись. Такие кандибоберы ямщики выделывали!
Потом тит-аринцы танцевали краковяк. Танцы таким образом затягивались до утра. Женщины, работавшие на фермах, прямо из клуба, бывало, уходили на утреннюю дойку. Усталости люди как будто не ощущали.
— В те времена радио было в селе?
— Радио было всего в двух-трех домах. Висели тарелки. У председателя сельсовета, у председателя колхоза и у кого-нибудь из состоятельных ямщиков. У Федоровых, например. В праздники эти радио вывешивались на столбы. Звучали уже советские песни. Вся деревня слушала.
— А какие праздники отмечали в советский период?
— Ну, конечно же, майские. Тогда село заполонялось красными стягами. В каждом доме крепились на воротах. С различными коммунистическими призывами. Я даже такие малевал. «Да здравствует партия!», «да здравствует великий Ленин!» и т.п. Теперь мы иронизируем над теми временами, считаем их утопическими, а тогда люди веселились по-настоящему, от души. Сейчас, казалось бы, все есть, много средств затрачивается. Салюты, фейерверки, баннеры кругом, на столах какой только еды нет, а праздника не чувствуется. Это касается и Нового года, и пасхи, и крещения. Ушли безвозвратно те веселые, светлые времена наших предков-ямщиков.
Эфир 25 февраля 2010 года
В эфире 25 февраля мы с Виктором Гавриловичем подвергли анализу рассказы Владимира Галактионовича Короленко о его якутском цикле, именно связанном с ямщицкой тематикой. Попытались провести параллели жизни ямщиков Якутии между временами царской России, концом 19 века и периодом уже советской власти, 40-50-х годов XX столетия. Во главе угла поставили такие вопросы: действительно ли изменилось положение ямщиков за более чем пол века или все осталось на прежнем уровне? А если изменилось, то что и как?
Полагаю, что произведения русских классиков можно изучать сколько угодно времени, а поговорить всегда останется о чем. Мы в наших передачах конечно не претендовали на научность исследования, о которой говорится в книгах, различных публикациях, хотя и опирались на многое из них.
— Короленко в цикле рассказов о государевых ямщиках написал о тит-аринских станочниках. Провел даже мини-расследование. На какие источники писатель опирался остается загадкой, но он употребил понятие «станочники». Под ним Владимир Галактионович подразумевал общину – костяк. Крепкий, сильный своими традициями, который впускал в себя ямщиков и не выпускал. Во главе стоял староста – почтовик, содержащий почтовый дом. Ему подчинялись другие ямщики. И зажиточные, семейные, и одинокие, у которых не было ни кола, ни двора.
Виктор Гаврилович, на самом деле в Тит-Арах было такое или это просто художественный вымысел писателя?
— Владимир Галактионович писал о конце XIX века и по возрасту своему я, конечно, застать те времена не мог. Но могу сказать точно: ямщики отличались от других селян своими взаимоотношениями. Никто не мог заменить станочников. Это была определенная каста. Навыки о почтовой гоньбе и сама гоньба передавалась из поколение в поколение в многочисленных ямщицких семьях. Случайных людей там не было. Я помню семью Сухарева Ильи Максимовича. Он продолжал дело своего отца, и его сыновья занимались тем же. И далее. Так же было и с нашей семьей Голоковых. Конечно, такого станочного общества, как описывает Короленко, в Тит-Арах не существовало. В 50-е годы прошлого столетия происходило уже угасание почтового дела. Но надо отдать должное писателю: будучи находясь в Амгинской слободе в ссылке, он успевал в разъездах подмечать тогдашнюю жизнь различных слоев населения Якутии, в том числе и ямщиков. Я читал и «Ат-Дабаан», и «Сон Макара», и «На Тит-Аринском станке». Это, конечно, литературные произведения, прежде всего, а не голые даггеротипы. Но быт ямщиков, описанный в рассказах Короленко, заслуживает внимания с исторической точки зрения. Скажу, он отобразил все хорошо.
— Короленко пишет, что ямщику приходилось плохо, когда у него не было хозяйства. Потому что за гоньбу платили ничтожно мало. Поэтому крепка была та семья, где было много народу. Особенно мужского пола. А в Тит-Арах?
— Конечно. Хорошо, что государственные чиновники вовремя поняли, что закрепить ямщика можно на Севере только наделив его землей. Поэтому появляются наделы, появляются покосные земли, пашни, за которые стали держаться очень крепко, не допускать чужаков, случайных людей. Короленко как раз описывает один такой случай. Неподалеку (в километрах восьми-десяти) от Тит-Аров поселился некий униат Островский. Скорее всего, в местности у речки Кэтэми. Поначалу этот чужак радовался, когда его вместе с семьей (женой и дочкой) наделили землей. Он построил хижину. Но, оказалось, что местные жители с молчаливого согласия ямщиков ввели попросту в заблуждение Островского. Потому что в местности у речки Кэтэми земля не родила из-за постоянно действующих здесь ветров. Таким образом, местные хотели избавиться от иноверца-чужака. К тому же сам униат повел себя несколько неадекватно в этой ситуации. После нескольких лет неурожаев он продолжал упорно трудиться на худой земле, ждать должного по труду своему. Прозрел Островский лишь тогда, когда от голода и болезней скончалась его жена. Вот тогда униат убедился: его обманули, он чужак, которого не хотят здесь видеть. Он, похоронив жену, в отчаянии сжигает свою хибару и с дочкой уходит из худого места. Но сначала Островский за ответом идет к ямщикам. Они приняли его спокойно, не поддаваясь на угрозы, понимая, что все равно так бы случилось. Одинокому чужаку в этих краях было не место. Островский, к сожалению, осознал это слишком поздно. Только крепкой и дружной станочной общиной, обязательно в ладах с местным населением, приленские ямщики выживали в суровых условиях Якутии.
— Надо отдать им должное, что на протяжении более 300 лет они себя повели так, что сумели прижиться в чужом краю и не желали, что кто-то пошатнул эти устои. Значит, было закономерно, что они не примут Островского?
— Совершенно верно. Униат, сосланный в Якутию, все равно рано или поздно уехал бы из нее. Это был иноверец, случайный человек. Вот его и не приняли ямщики. Как равно и другого всякого. О чем свидетельствуют архивы.
— Как Вы относитесь к другому главному герою рассказов Короленко о ямщиках, к Микеше?
— Микеша был, конечно, потомком государевых ямщиков. Но ему не повезло – остался сиротой. Новой семьи он не завел, поэтому не смог полноценно пристроиться. Оттого станочники считали Микешу непутевым и полоумным. На самом деле, он был совсем неглупый молодой человек и всегда стремился туда, где можно было бы жить вольно, не кабально, без патриархальных устоев ямщицкого общества. По нраву Микеша совершенно не соответствовал ямщицкой жизни, хотя знал ее хорошо, был профессионалом почтовой гонки. И вот его потянуло на прииски. Несколько раз Микеша порывался уйти с проезжающими людьми в сторону Алдана. Его возвращали, были за своеволие. Отношение со станочным обществом еще более накалялось. Это было настоящей трагедией: с одной стороны Микешу удерживали в обществе, с другой – отторгали. Он так никогда и не смог для ямщиков стать «своим». Я думаю, что такие «Микеши» встречались не только в Тит-Аринском станке.
— А Вы за свою бытность сталкивались с подобными изгоями? Или, может, что-нибудь слышали от дедушки и бабушки?
— Нет. И не слышал, и не видел. Я же застал угасание ямщицкого дела в Якутии. Станочного общества как такового не существовало. Хотя, если сравнивать царскую политику и устои Советского периода, они по сути для крестьян-ямщиков в чем-то были одинаковы. Посудите сами, наши отцы, как их деды и прадеды вообще не могли выехать из села. Тогда же документов не выдавали. Даже денег не выдавали. Поэтому встречались такие а-ля «Микеши». Которые срывались с мест в поисках лучшей жизни.
— По сути ямщицкая повинность и тягло плавно перекочевали в колхозы и совхозы коммунистического строя?
— Конечно. Например, моя мама, после смерти мужа, моего отца, как не стремилась, не пыталась уехать из колхоза, хотя бы в райцентр Покровск, заполучив документ личности, ничего не получалось. Сначала она работала в больнице, получала какую-то зарплату, видимо надеялась обзавестись паспорт, но не давали. А я кочевал вместе с ней по селам и деревням, приобретая образование в здешних школах. Вот так и жили. Только потом, после смерти культ-вождя Сталина молодые люди получили возможность выезжать в город, устраиваться то няньками, то милиционерами, то военными.
— Кочевав по селам и деревням, помимо классического школьного образования, Вы получали еще и житейские…
— Да. Я видел с детства, находясь в разных почтовых станках, как ямщики добывали себе пропитание. А он был тяжелым. Заготавливали для скота корм, выращивали зерно на пашнях. Не одной пустующей сотенки земли не было. Места, спускающиеся к реке, вспахивали, сеяли. Как раз с островов, что напротив села Тит-Ары, мы видели поля. Картина особо представлялась живописно в осенний период. Где-то в сентябре. Когда поспевала рожь и пшеница. На заходе светилась крыша разрушенной церковки нашей и пашни выглядели до того красиво, что люди просто умилялись. Сейчас, проезжая по этим местам, хочется плакать. Думаешь: как так ямщики, без техники, одними топорами и лопатами, такие пашни сотворив, трудились и выживали в суровых условиях Якутии. А теперь здесь все заросло бурьяном, какими-то сорняками. И просто просишь прощения у тех, кто здесь, на этой земле когда-то отдал всего себя без остатка.
Эфир 11 марта 2010 года
В этом эфире Виктор Гаврилович рассказал о том, чем занимались тит-аринские ямщики помимо почтовой гоньбы.
— Виктор Гаврилович, когда Вы встречались с рыбаками, кочуя с матерью по селам, что Вам больше всего запомнилось из того периода?
— Искусство рыбной ловли, конечно. Оно считалась необходимым занятием для ямщиков. Я помню, мы жили в Ичите, старинном поселении тунгусов – это послевоенные годы, – куда приезжали рыболовецкие команды из четырех-пяти человек. На специально отведенных местах по правому берегу реки они рыбачили. Ловили, в основном, туганка и сига. Не какими-то там бредешками, а настоящими неводами в 50-60 метров в длину, имеющими мотню. Достаточно было кинуть пару тоней, чтобы выловить бочку тугунков. Причем «чистых». Без отбора. Потому что знали, когда пойдет тугун. Либо вечером, либо рано утром обычно это происходило. Потом, засолив рыбу, отправляли ее в Якутск.
Я часто бывал в тех рыболовецких командах и хочу упомянуть в связи с этим два имени: Сухаревых Алексея и Дмитрия. Они составляли костяк команды. Так же были молодые, менее опытные. Все рыболовы жили на период путины в двух километрах от Ичиты. И вот я прибегал к этим рыбакам. Не потому что мне было скучно или что-то подобное, а просто я тянулся к встрече с ними. Рыбаки меня всегда дружелюбно привечали, кормили и, как к сироте, относились по-отечески. Я до сих пор благодарен тем людям. За из доброту, за их порядочность.
— Чему Вас научили те рыбаки?
— Всему, что я сейчас умею. В первую очередь, естественно, рыбалке. Я предпочитаю рыбалку не подледную, как в зимний период, а летнюю. Чтоб построить шалаш, посидеть у реки с удочкой, у костра. Так же где-то насторожить сети и ждать улова. Тихо, спокойно, размеренно. Как в стародавние времена. А современная рыбалка меня не прельщает. Сейчас все по-другому. Появилась всевозможная техника, доступ. Канули в лету времена тех Сухаревых. Кстати, я недавно побывал в тех местах, где работала вышеупомянутая рыболовецкая команда. Я даже обнаружил останки их стойбища, место, где они хранили рыбу – такие ямины. Все это сейчас обросло кустарником, лесом. Тот час всплыли в голове воспоминания послевоенных лет, нахлынули прежние мальчишеские эмоции. Как все мне это дорого!
— Известно, что дедушка Илья, «дьжям джелях Илькэ огоньор» кроме почтового дела много времени уделял охоте. Так было у всех тит-аринских ямщиков?
— Практически. Ямщики занимались охотой сезонно. Были: заячья охота, утиная, медвежья, лосиная и т.д. Вот дед наш, по крайней мере, по крупной дичи не промышлял. Во всяком случае, я такого не помню. А Сухаревские ямщики, например, специализировались на крупном звере. Они даже доходили до Борогонцев, до верховьев речки Синей. Там поныне водятся хорошие экземпляры лосей.
— Как дедушка охотился?
— Он ставил так называемые «плахи». Из двух-трех бревен, лежащих поперек. Заваливали лес, создавая препятствие для зайцев. Высотой примерно на полтора-два метра, время от времени обновлявшееся. На расстоянии десяти-двенадцати метров делались проходы. И на них мастерили два поперечных бревна. Из «листвяка», тяжелые. Бревна подвешивали на конском волосе, не различимый для глаза зверя в ночное время суток. Плашки (по-якутски «тону») протягивались на метров 300-500. Пробегая меж завалов через проходы, зайцы натыкались на эти охотничьи сооружения. И конец. Такие плашки были у каждого ямщика на особом месте. У Голоковых – ниже села на километров семь-восемь, у Сухаревых – наоборот – южнее, ближе к их домам в километрах десяти. Эти плашки здорово выручали наших предков. Особенно в голодные послевоенные пятидесятые годы прошлого столетия. Можно было бы даже в нынешнее время это как-то отметить в виде небольшого знака или памятника зайцу. Поставить его в Еланке, где существует этнографический музей.
Еще охотились на уток. Сезонно. Что говорить – дичи тогда было много. Помню, как она пропадала близ телеграфной линии, проходящей над горой. Осенью, например, в конце сентября, в октябре можно было пройтись вдоль над проводами и насобирать уток пять-шесть. Видимо ночью при перелете они натыкались здесь и падали насмерть сраженные. Упомянутый мной дядя Ваня несколько раз, без ружья приносил из леса такую дичь.
— Вы говорите: у Голоковых мета были ниже, у Сухаревых – выше. А как распределялись эти охотничьи места?
— Точно я не могу сказать. Скорее всего, это наследовалось веками, было устоявшимся законом. Все неукоснительно блюлось. Я не слышал на своем веку, чтоб Голоковы хозяйничали на угодьях Сухаревых, Сухаревы – на Голоковых, а Федоровы – вообще на тех и других. И так далее. Никто, никогда не нарушал устоявшиеся традиции. Порядочность и культура поведения культивировались родителями с детства. Плюс помогали условия жизни. Вообще в селе всегда все было на виду. Особенно с приходом колхозов. Тогда весь скот стал общим и располагался на едином дворе. Чтобы вспахать свое поле или, скажем, заготовить на зиму дрова, нужно было идти на поклон к начальнику и испрашивать животину. А в тех семьях, где не хватало мужских рук, приходилось и туго хуже. Война всему виной. Осталось много вдов и детей-безотцовщин по ямщицким станкам. Им необходимо было и лошадь взять, и наймита – рабочую силу упросить. Поэтому все время стояли с протянутой рукой. Человек поклонится в ноги председателю, выпросит конягу, поедет лес валить – все об этом в селе знали. Поэтому никто в Тит-Арах не мог совершить что-то противозаконное. Информация быстро доходила до начальства. Тотальный контроль. Выручало и то, что из колхоза бедным семьям выделяли часть госимущества. Рыбу, картошку, муку, дрова, сено. Вот какая была жизтянка.
Эфир 25 марта 2010 года
Наш герой в цикле о Тит-Арах в интервью поведал о своих самых сокровенных впечатлениях молодого человека поры тяжелых послевоенных лет 40-50-х прошлого столетия, когда он безотцовщиной с матерью-вдовой был вынужден терпеть лишения и тяготы. Но, к счастью, чаще встречались на пути мытарств добрые, отзывчивые, порядочные люди, бывшие фронтовики, которые учили парнишку уму-разуму, делились всем, что имели сами и знали.
Это они от зари до зари работали не покладая рук на пашнях, добывая хлеб насущный, под палящим солнцем, сгибаясь от усталости, сжимали в руках косы-литовки и заготавливали сено для скота, в лютые пятидесяти градусные морозы везли от станка до станка важный государственный груз, сопровождали чиновников, каждодневно подвергаясь опасности. Да только ли это?
И откуда в этих людях было столько стойкости? Мог ли на месте их быть человек со стороны? Мог ли выжить, справиться с их образом жизни другие люди? История показала, что нет. Случайные проходимцы не становились ямщиками. Об этом свидетельствует классическая литература Пушкина, Некрасова, Гончарова, Короленко. Такие характеры закалялись веками, наследуя от предков, первых ямщиков Якутии крепость духа, выживаемость. Вот несколько фактов, почерпнутых из национального республиканского архива.
Во-первых, нужно упомянуть несколько слов о том, где проживали Тит-Аринские ямщики. Открываем фонд 12-й, опись первую, дело 1985, читаем: Ведомость об удобстве дорог почтовых и обывательских станций по трактам, на коих содержатся почтовые и обывательские лошади, крестьяне Иркутского тракта Якутского округа (составлено за март 1881 г.) По исполнению циркулярного предписания Губернатора о доставлении полицейского управления сведений об удобстве дорог, количестве сенокосных и хлебопахотных мест.
«…В Тит-Аринской станции дорога гористая, неудобная и грязная. Имеется 11 речек, в том числе малая и большая Кэтэмя и речка Черная, через которые есть мосты, но они плохо расчищаются. А подъемы и спуски между речками незначительные. Летом проезд совершается в лодках, осенью по берегу реки, во время половодья приходится передвигаться по горной дороге на верховых лошадях, зимой в повозках по реке Лена. Удобной считается только дорога зимняя…»
Из этих скудных архивных сведений нам рисуется не совсем лицеприятная картина суровой якутской природы, когда удобной для почтового перегона была только дорога в один сезон – зимний, хоть и долгий по времени.
Что касается сенокосных мест, то их имеется на 180 десятин. Это при среднем урожае трав. Одна десятина – это квадрат со сторонами в 1/10 версты, а верста – это чуть более километра или 2500 кв. саженей или чуть больше одного гектара. Значит, всего сенокосных угодий у Тит-Аринских ямщиков было около двухсот гектар. А по переписи того времени в Тит-Арах проживало 29 мужчин и 30 женщин, всего 7 дворов. Они содержали 20 лошадей и 93 головы рогатого скота. Вот и считайте: на 1 мужчину, вставшего на тягло, то есть имеющего самостоятельное хозяйство в селе приходилось семь гектар сенокосной земли. Это при условии равноправной дележки и так на весь год. Но не стоит забывать, какая это была земля. В ту пору землю под косьбу выделяли на островах. Но такая земля плохая. Много тальника, различного кустарника, который надо было вырубать, выкорчевывать. Получается, травяной выход был совсем не семь гектар, а гораздо меньше. Потом перепись населения проводилось редко. Например, если в семье ртов увеличивалось, то, как было у ямщика семь гектар, так и оставалось семь. Перераспределение сенокосной земли вне плана осуществлялось редко и при многократных жалобах. А чтоб жаловаться, нужна казенная бумага, нужен писарь, чтоб все грамотно составить, нужно отправить эту бумагу крестьянскому старосте Иркутско-Якутского тракта, что дело рассмотрели в Якутском земском суде. Это дополнительные затраты и не малые.
Описывая жизнь Тит-Аринских ямщиков, я бы упомянул то, какие железные правила налагались на всех ямщиков, включая и Тит-Аринских. Чтоб различная корреспонденция доставлялась регулярно и вовремя, канцелярией было составлено жесткое расписание: 1)отмена выходных и праздников, 2)исправление дорожного полотна, насыпей и мостов, 3)обязательное наличие в станке «свежих» лошадей, чтоб использовать их по надобности, 4)на замену лошадей, поклажу тяжелых баулов с саней на сани и выезд полагалось не более часа. При этом на каждую лошадь возлагался груз весом в десять пудов и один пассажир (это в среднем 230 кг), 5)за час ямщик на лошадях должен был покрыть девять верст. В случае опоздания на полчаса штрафовали на большую сумму по тем временам: три рубля (к примеру, согласно данным из того же национального архива, фонд 136,опись первая, дело № 1342, в 1861 году на три рубля можно было приобрести девять пудов казенного хлеба, это почти полтораста килограмм! Сколько человек можно было прокормить на эти деньги!
Среди Тит-Аринских станочников тяжело обстоял вопрос с грамотностью. Без правильного написания бумаги невозможно было решить любое хозяйственное дело. Поэтому ямщики завесили от писаря, которого избирали раз в год. Приведу такой пример.
Читаем: фонд 136, опись 1, дело № 1295 «Об избрании сельских старшин и письмоводителя на станциях Иркутского тракта».
31 мая 1859 года в Якутске, помещении земского суда собралось 109 ямщиков из пятнадцати станков (в их числе Василий, Федор и Степан Голоковы), а так же староста Спиридон Суханов. Решался вопрос о выборе письмоводителя на ямщицкие станки на один год. Была предложена кандидатура крестьянина Покровского станка Григория Шубарина, который уже исполнял обязанности письмоводителя и всех устраивал. Поэтому он и был переизбран на следующий год. Цитирую: «Мы, нижеподписавшиеся крестьяне Якутского округа пятнадцати станций Иркутского тракта по общему нашему трактованию согласились ныне существующему в нашем обществе письмоводителю общественнику крестьянину Покровской станции Григорию Шубарину оставить, и по настоящей обязанности в одногодичное время. А как он во время службы своей в минувшем году никаких противных поступков не учинил, посему просим общественного старосту выбор сей представить на утверждение начальства на одногодичное время письмоводителя в чем и подписываемся».
Начальство в данном случае – это крестьянский староста Иркутского тракта, который утвердил выбор письмоводителя через две недели – 18 июня.
Но так было не всегда. На пути у ямщиков люди попадались разные.
Читаем: фонд 136, опись 1, дело № 3144 «Переписка об удалении пятидесятника Петра Скрибыкина от обязанностей писаря Тит-Аринского селения».
Тит-Аринские ямщики, которых волостной староста и писарь считали от природы невежественными и грубыми людьми, пожаловались на здешнего писаря Петра Скрибыкина, что он ссорит между собой селян, пишет различные письма начальству плохо, которые не соответствуют истинной правде. То он пишет клеветническое письмо о краже быка на ямщика Алексея Сухарева по просьбе другого ямщика Ивана Сухарева, то сочиняет по просьбе одного из крестьян жалобу на духовное лицо Тит-Аринской Петро-Павловской церкви, то он фантазирует по жалобе ямщиков Голоковых, Федорова и Сухарева на сельского старшину Михаила Сухарева, что последний избран в свою должность незаконно. Словом, писарь Скрибыкин интриговал, сеял смуту в селе, преследуя свои корыстные цели, ведь каждая составленная им бумага хорошо оплачивалась ямщиками. Поэтому волостной староста и писарь решили разобраться в этом непростом деле, так как беспорядок в селе рос и все нити тянули к писарю Тит-Аринского станка Скрибыкину. Они написали обстоятельства дела донесением в Покровское волостное правление Якутского округа господину заседателю первого участка Якутского округа. Цитирую: «….Обращая на все это особенное внимание вашего высокородия с представлением при сем трех просьб, писанных Скрибыкиным, упомянутого выше и отношение Тит-Аринского прихода за №40, Волостное правление озаботилось по водворению в местном селении тишины и спокойствия, покорнейше просит сделать законное распоряжение в отношении пятидесятника почтового и сельского писаря и выдворению его вовсе из покровской волости, как вредного для общественного строя в данном отношении человека, по дурному расположению его характера и кляузничеству и недоброжелательству и о следующем дать знать.
Господин заседатель первого участка Якутского округа донесение рассмотрел и повелел писаря Петра Скрибыкина освободить от занимаемой должности.
Конечно, местное начальство, прежде всего, заботилось о тишине и спокойствии в ямщицких станках, включая и Тит-Аринский. И делало для этого все возможное. Без того тяжелая жизнь станочников утяжелялась в разы.
Например, каждый крестьянин, утверждавшийся на должность десятника или старшины, подвергался такому анализу.
Читаем: Сухарев – лицо православного вероисповедания, никаких раскольничьих сект не придерживается, равно и не скопец. Худых и подозрительных поступков по обществу неизвестно.
То есть, начальство характеризовало человека по придерживанию христианских моралей и по тому, какое о нем мнение складывалось среди общества.
Читаем дальше: В каждом селении следует избирать одного десятника из среды крестьян, отличающегося честностью, хорошим поведением, который должен жить между крестьян, за всем наблюдать и согласно инструкции обо всем докладывать.
То есть, из селян выбирали одного правильного, законопослушного станочника, наделяли его полномочиями начальника и заставляли за всеми ямщиками следить и докладывать. У меня имеется такая инструкция для избранного десятника по заведыванию крестьянами. Она включает шесть пунктов. Первый – десятник отчитывается перед земской полицией практически за все: хозяйство, быт, посевы, урожаи. При этом не требовалось точно сказать сколько и чего. Можно было и приблизительно прикинуть. Во втором пункте указывалось, что на десятника возлагались функции держателя общественного порядка. Все бунты, ссоры, недовольства он должен был устранять лично, а если не получается – докладывать устно и письменно старосте, заседателю или исправнику. В третьем пункте прописывалось, что десятник должен следить за качеством почтовой гонки. Сюда входил контроль за содержанием почтового дома, лошадьми, утварью и прочее и прочее. В четвертом и пятом пунктах полномочия десятника увеличивались до контроля за всем селом: домами, огородами, людьми, скотом, сенокосными угодьями. Причем обязательно при дележе у всех всего должно было быть поровну. Чтоб не ссорились и жалоб не писали. И в последнем пункте для десятника пояснялось, что он находится в полном повиновении от старосты, которого должен уважать и почитать даже во вред себе и подчиненных ему крестьян.
Фактически, на десятника местная власть накладывала неограниченные полномочия в селе, а, в то же время механизмы воздействия на людей она конкретно не прописывала. Мол, не получается у тебя управлять, то сообщи в письменной форме, а там разберемся. К тому же, идя на поводу у начальства, честный и праведный десятник волей-неволей шел на сделку со своей совестью. Например, если кто-то из ямщиков бунтовал, «нарушал тишину», неужели он это делал нарочно, с жиру? Десятник прекрасно понимал, что жизнь ямщика нелегкая, что приходится выказывать недовольство, и надо бы своих защитить, не докладывать старосте, но шапка власти давит, приходится докладывать.
Так власть держала в руках станочников. Из них же делая себе пособников.
Но, несмотря на все тяготы, ямщики Тит-Аринского станка исправно исполняли почтовую повинность.
Читаем: фонд 12, опись 1, дело № 1983 «Акт, составленный Якутским окружным исправником 25 января 1881 года, совместно с чиновником почтового ведомства, старшим сортировщиком Николаевым в исполнении предписания господина Якутского губернатора от 4 ноября за № 4654 о ревизии двадцати станций Иркутского тракта».
В Тит-Аринской станции лошади, экипажи, упряжь и седла исправны. Четыре лодки старые, но к употреблению пригодные. Две крыши не обтянуты холстом. На станции соблюдается чистота и исправность.
В заключительном эфире Виктор Гаврилович рассказал о быте Тит-Аринских ямщиков.
— Виктор Гаврилович, как заготовляли воду?
— Для нашего села с водой практически проблем не было. Тит-аринцы ведь жили у реки. Для питья в весеннюю распутицу в основном использовали лед. Потому что тогда вода в реке шла грязная. Лед заготовляли зимой. Зимой воду брали из проруби. И для людей, и для скота. Были специальные люди, которые выдалбливали пешней эти проруби и осколки собирали черпаком. Впоследствии выдолбленную прорубь содержали в надлежащем состоянии. Каждое утро, перед тем как животина приходила на водопой, она вычищалась в форме большого корыта. Ведь скот в деревне содержали помногу. Коней и коров, в основном. Вокруг добротной проруби строился заслон из жердин, которые обкладывали льдом. Сверху стелили шкуры и ткани. Все тщательно. Такую прорубь уже не заносило снегом.
Воду для бани возили с реки на бочках, которые ставили на сани. Я сам участвовал в таких перевозках. Это зимой. А летом на берег отправляли многочисленные подводы. Они предназначались для полей и огородов. Воды набирали огромное количество. Работали от зари до захода солнца – все для того, чтоб вырастить сносный урожай. Чтоб прокормиться и выжить. Особенно в конце сороковых, пятидесятые годы XX века. Между прочим, огороды поливались два раза в день. Без всяких там водопроводов и поливальных машин. Все замыкалось на водовозах и оросителях. Лошадь с телегой загонялась по брюхо в реку, воду набирали в бочки и вперед вверх на метров сто-двести, в село. А там уже женщины с ведрами и ковшами брались за поливальное дело. С песнями. Я сейчас поражаюсь тому времени – у самого дача, огород. Если полью землю раз в три дня – и то хорошо. А тогда – что ты – два раза было законным числом. Утром и вечером. Когда ребятишки вставали, женщины уже расходились из огородов после утренней поливки. Потом поливальщицы пережидали жару и шли в огород перед заходом солнца, часов в пять. Таким образом, к осени выходили прекрасные урожаи. Дальше уже продукты труда использовали, кто во что горазд. Огурцы, например, солили в больших бочках. А вкус какой от них был! Не то что вкус огурцов из банок. И сохранялись такие огурцы в бочках до самой весны. Так же квасили капусту со свеклой по особому рецепту. Изумительного вкуса получали продукт.
— Где располагалась кузня в Тит-Арах?
— Кузня у нас находилась в «сердце» Тит-Аров, как раз посередине села. И занимала особое положение среди ямщиков. Ведь различные запчасти изготовлялись именно в кузне. Никто не приобретал их в магазинах. По вечерам мужчины собирались вокруг кузнеца, испрашивали товар. Конные грабли, сенокосилки, жатки. На кузне можно было встретить так же молодых, и стариков. Все тут толкались, обсуждая последние новости. Кузня по своему значению сравнивалась с клубом, который, кстати, располагался напротив, чуть наискосок. За кузней стоял скотный двор. Недалеко от этих объектов, так же в центре размещалась конная мельница. Ей заведовал взрослый мужчина. А конями управляли пацаны. Лошади ходили по кругу сутками, крутили жернова. Жизнь ямщицкая кипела в центре села. Давно минули те времена. Но они будут жить в нашей памяти до тех пор, пока мы помним и говорим об этом.
Источник: из радиоэфира от 17 декабря 2009г.
